Генрих поджал губы. Он не намеревался позволить младшему брату завладеть этими замками. Слишком они важны со стратегической точки зрения. Он прекрасно знал, что этот выскочка желает подчинить себе все земли Анжу. Такое наследство его не устроит, он воспользуется им только для того, чтобы разжечь восстание.

– Ты слышишь меня? – прохрипел Жоффруа.

– Да, сир, – пробормотал Генрих.

– Тогда поклянись, что все исполнишь.

Генрих сглотнул.

– Клянусь, – процедил он сквозь зубы.

В эту минуту рядом не оказалось священников, чтобы услышать клятву. Умирающий не должен пытаться навязать свою волю тому, кто остается жить.

Жоффруа оскалился.

– Сдержи клятву под страхом моего проклятия, – задыхаясь, проговорил он. – Ты также будешь заботиться об Амлене и продвигать его при дворе. Он твоя правая рука и зачат от того же семени. Я ожидаю, что ты никогда не отречешься от него. Он станет твоим самым верным союзником.

К этому повелению Генрих отнесся с большей готовностью и сразу кивнул.

– Я позабочусь об Амлене, сир, – сказал он, бросив взгляд через плечо. – Когда Англия станет моей, я найду ему подходящую наследницу и достойные земли.

– Не забудь про свою сводную сестру в Фонтевро. Позаботься, чтобы Эмма была тоже хорошо устроена.

– Да, сир. Я сделаю все необходимое.

– Ладно. – Жоффруа опять помолчал, собираясь с силами. На секунду Генриху показалось, что отец заснул, но когда он начал освобождать руку, Жоффруа сжал ее крепче. – Теперь о твоем браке. – Он уставился на Генриха налитыми кровью глазами. – Сделай все, что должен, чтобы получить руку герцогини Аквитанской.

– Обязательно, сир.

– Женщины – ненадежные существа, и, если только им позволить, они могут увести тебя по извилистым тропам. Всегда будь сверху в прямом и переносном смысле этого слова, потому что она, как всякая женщина, попытается тебя оседлать.

Генрих едва не улыбнулся от сравнения, но сдержался, увидев, насколько серьезен и мрачен отец.

– Не доверяй женщинам. Их оружие – не клинок и не кулак, а взгляд и нежное словечко в спальне, так же как и ложь. Внедри своих людей среди ее придворных и неусыпно за ней наблюдай, а иначе никогда не станешь хозяином в собственном доме. – Грудь Жоффруа вздымалась, когда он с трудом произносил слова. – Сделай ей ребенка и позаботься, чтобы твое семя победило ее семя, и тогда она будет рожать мальчиков, а то ее и женой считать нельзя. Ты должен править, а она – обеспечивать тем, чем ты правишь. – Он сжал руку сына с неожиданной силой. – Так повелел Господь, не забывай об этом, сын. Я оставляю все это тебе, как когда-то оставили мне.

Генрих понял, что это последние мудрые слова и советы, которые он выслушал от отца, – других не будет. Он лишался мерила своей жизни, твердости, что давал ему отец, и поэтому сейчас ухватился за них что было сил.

– Я не подведу, обещаю, сир.

– Верю. Ты хороший сын и радовал меня с первой минуты своего рождения. Вспомни обо мне, когда у тебя родятся собственные сыновья… И назови одного моим именем.

– Сир, для меня большая честь это сделать.

Жоффруа выдохнул, сотрясаясь всем телом.

– Я очень устал, – прошептал он. – Теперь посплю.

Желание Генриха расхаживать по комнате улетучилось где-то в конце отцовской речи. Это были напряженные секунды перед финальной неподвижностью. Время длилось бесконечно долго между одним затрудненным вдохом и следующим. Генрих никогда не любил ждать. Слишком много в этом мире возможностей и обещаний; мир – как спелый фрукт: наливается соком и только и ждет, чтобы его съели. Да и что он мог дать отцу теперь, кроме слова и своего времени?

Амлен подошел ближе к постели.

– Я слышал, что сказал отец. – Он бросил на брата пронзительный взгляд. – И что ты ответил. Все слышал.

– О наследнице и землях я говорил серьезно, – подтвердил Генрих. – Но только если ты присягнешь мне на верность.

Амлен заиграл желваками:

– Присягать тебе, пока жив отец, я не буду, но, когда ты станешь графом Анжуйским, ты получишь мою клятву. Я не питаю к тебе любви, временами даже ненавижу, но это не имеет никакого отношения к тому, чтобы обменяться с тобой рукопожатиями и поклясться быть твоим человеком в обмен на то, что ты можешь предложить.

– Я тоже не питаю к тебе любви, – ответил Генрих, – но готов доверить тебе свою жизнь и хорошо вознаградить за службу.

Братья обменялись понимающими взглядами и опустились рядом, плечом к плечу, на колени, чтобы продолжить бдение.

Глава 41

Париж, осень 1151 года

Рауль де Вермандуа провел приятный вечер за игрой в кости с Робером де Дрё и несколькими придворными. Многие, включая Людовика, отправились спать пораньше, поскольку на следующий день, как только солнце осветит небо, двор отправлялся в Аквитанию. Повозки уже стояли погруженные; седельные сумки для вьючных лошадей лежали горой в углу большого зала у выхода, где их охранял часовой, словно дракон, сидящий на сундуке с сокровищем. Этим путешествием завершался брак Людовика и Алиеноры. Как только они объедут всю Аквитанию, король удалится во Францию, и тогда останется последняя формальность – церковный указ с печатью.

– Ты тоже станешь свободным, кузен, вычеркнешь из своей жизни безумную сестру королевы, – сказал Робер Раулю. Лицо Робера раскраснелось от вина. – Бьюсь об заклад, ты уже жалеешь, что когда-то взглянул в ее сторону.

– Я жалею о другом – о том, что случилось позднее. – Рауль сгреб выигрыш.

– Признайся, ты соблазнил ее только потому, что она сестра королевы и ты решил заручиться влиянием через черный ход спальни.

Рауль пожал плечами:

– Если и так, то я не единственный при дворе. – Он поднялся из-за стола и высыпал пригоршню монет в декольте куртизанки, поднявшейся вместе с ним. Этой ночью он не хотел оставаться один. Фелиция, пышногрудая и добродушная особа, именно то, что ему было нужно. – Пойду спать.

– Вижу, – усмехнулся Робер, изогнув брови, – и матрас себе подобрал хороший и мягкий.

– Вот где я храню свои сокровища. – Рауль запустил пальцы в декольте куртизанки, снова заставив ее взвизгнуть. – В матрасе.

Оставив игорный стол, он отвел куртизанку в свою спальню, целуя и оглаживая ее по дороге. Де Вермандуа был ненасытен в своей страсти, хотя не совсем так, как требовала от него Петронилла в последнее время. Для нее близость подтверждала, что она желанна, убеждала ее, что любима. Но эта убежденность быстро улетучивалась, и чем больше он давал, тем больше она требовала, и все ей было мало. Если он ей отказывал, она злилась и обвиняла его, что он растрачивает силы на других женщин. Что ж, теперь он так и делал, и это была не пустая трата времени, а удовольствие. Петронилла уезжала вместе с сестрой, и ему казалось, что он выскочил из ловушки.

Рауль рывком открыл дверь в спальню и завел туда Фелицию. Та хохотала, когда он прижал ее к стене, целуя шею. Внезапно женщина вскрикнула и начала отталкивать его, глаза ее округлились от ужаса. Рауль обернулся и увидел, что на них идет Петронилла с его охотничьим ножом в руке, готовая нанести удар.

Реакция воина спасла Рауля, иначе беды было бы не миновать: Петронилла чуть не вспорола ему живот. Он отскочил в сторону, перехватив запястье жены, и вывернул ей руку. Вынудив ее бросить клинок, он пинком отшвырнул его.

– Ах ты, сукин сын! – визжала Петронилла. – Мерзавец! Я знала, что это правда. Кругом твердили, будто я все выдумываю, но я знала, что это не так! – Она вырывалась из его хватки, пытаясь выцарапать ему глаз. – Ты предпочел мне шлюху! Унизил меня с грязной девкой!

– Позови моего камердинера! – прокричал Рауль Фелиции, продолжая удерживать Петрониллу. – Разбуди моих оруженосцев и скажи Жану, чтобы привел королеву.

Фелиция умчалась.

– Ненавижу тебя, ненавижу! – всхлипывала Петронилла, брыкаясь и дергаясь.

– Поэтому нам следует расстаться, – задыхаясь, проговорил Рауль, лицо его исказилось от шока и физического усилия. – В тебе ничего не осталось, кроме тяги к разрушению. Ты чуть меня не убила.