Петронилла оскалилась:

– Да, я с удовольствием сплясала бы на твоей крови!

На секунду он почувствовал возбуждение и пришел в ужас от собственной реакции, понимая, что если поддаться страсти, то она выльется в отвратительную сцену взаимных нападок.

– Ты больна. – Он крепко держал ее на расстоянии вытянутой руки. – Я не собираюсь в этом участвовать. За тобой должны присматривать те, у кого это лучше получится.

Вскоре пришел камердинер, с ним оруженосцы, почти сразу появилась Алиенора. Петронилла превратилась в необузданную дикарку, удвоив усилия добраться до Рауля, но потом вдруг словно получила смертельный удар, вся агрессия куда-то ушла, и она поникла, как раненая лань.

– Отведите ее в мою спальню, – коротко бросила королева. – Пусть ею займется Амария.

Рауль подхватил жену на руки и последовал за Алиенорой. Процессию возглавляли оруженосцы, освещая путь по винтовым лестницам до покоев королевы. Та велела положить сестру на кровать, и к больной сразу поспешила Амария.

– Она попыталась меня убить, – сообщил Рауль с жалостью и одновременно отвращением. – Поджидала меня с ножом.

Алиенора бросила на него презрительный взгляд:

– Но вы пришли не один, а с какой-то куртизанкой.

Рауль развел руками:

– Что, если и так? Мой союз с Петрониллой давно стал невозможным. Я не делю с ней постель, опасаясь за собственную жизнь, – она легко может спрятать клинок под подушкой и заколоть меня в сердце. Жена постоянно упрекает меня в изменах, даже когда я ни в чем не виноват. – Он скривил рот. – Я решил: что зря терпеть? Семь бед – один ответ.

– Вы с самого начала знали, какая она изменчивая натура.

Он надул щеки:

– Мне ваша сестра показалась прелестным созданием, но, Бог свидетель, такого я не ожидал.

– Вы также знали, что она сестра королевы, а потому решили рискнуть. Вы сорвали плод и насладились вкусом, а теперь говорите, что он ядовит.

– Но это так и есть! Она не слушает никаких доводов. – Рауль взмахнул рукой. – Остались только эти приступы плохого настроения и отчаяния. Больше она не разбирает, где правда, а где вымысел.

– Я займусь ею. А вы уйдите: мне невыносимо ваше присутствие здесь.

– На вашем месте я бы побеспокоился, чтобы у нее не было доступа ни к какому виду оружия.

– Просто уйдите, Рауль. – Алиенора прикрыла глаза.

– Я буду молиться за нее, но между нами все кончено. – Он ушел, тяжело ступая, опустив плечи.

В комнате его поджидала Фелиция, завернутая в его подбитый мехом плащ, под которым уже ничего не было, но он отпустил куртизанку. Страсть остыла, как вчерашняя похлебка.

Опустившись на колени перед маленьким молельным столом в углу спальни, он зажег свечу и склонил голову. Помолившись, Рауль поднялся. Колени совершенно не сгибались, словно превратились в камень, а половина лица, не обезображенная шрамом, была мокрая от слез.

Алиенора смотрела на сестру, покусывая губы, а та отвернулась к стене и закрыла глаза.

– Я ничего не могу для нее сделать, – тихо проговорила Амария. – Она в руках Господа, мадам.

– При дворе сестра подвержена буйству, а когда уезжает в поместье Рауля, то там только куксится и ей становится хуже. Я тут подумала, не отослать ли ее к моей тетушке Агнессе в Сент. Быть может, утешения она там и не найдет, но за ней лучше присмотрят и защитят.

– Мадам, я уверена, что твердый распорядок дня и молитвы очень ей помогут, – согласилась Амария.

Алиенора вздохнула:

– В таком случае посоветуюсь с Раулем и отпишу тетушке, чтобы узнать, даст ли она сестре кров. Детьми мы там часто бывали.

Она с печалью вспомнила, как бегала с Петрониллой в залитых солнцем галереях, когда их отец посещал аббатство Сент. Они то хихикали, то громко хохотали, играя в прятки между колоннами, их платьица задирались до колен, а косы расплетались, светлые и каштановые, украшенные цветными ленточками. А позже, в церкви, они стояли на коленях во время молитвы, но все равно продолжали обмениваться озорными взглядами. Возможно, в Сенте Господь рассеет тьму в душе Петрониллы, прогонит ее демонов.

– Ох, Петра, – нежно произнесла она и погладила сестру по спутанным волосам.

Золотым сентябрьским утром дети играли в дворцовом саду, а королева наблюдала за ними. Все разного возраста, от малышей, делающих первые шаги, до долговязых подростков, вступающих в пору полового созревания. Среди прочих там были и трое ребятишек Петрониллы – Изабелла, Рауль и маленькая Алиенора. Им еще предстояло привыкнуть обходиться без матери, но, поскольку в последнее время Петронилла не могла о них заботиться, расставание будет не таким горьким. Детям сказали, что их мама плохо себя чувствует, а потому уезжает в монастырь Сент, где отдохнет и поправит здоровье.

Маленькая девочка с золотыми кудряшками сидела рядом с няней и деловито вышивала. Из ее косички выбилось несколько светлых прядок, образовавших вокруг макушки солнечный нимб. Она не отрывалась от работы, закусив нижнюю губку. Другая женщина держала за ручку малышку с такими же светлыми волосами и помогала ей делать решительные, но нетвердые шаги по траве.

Алиенора не сдвинулась с места, чувствуя свою раздвоенность. Вчера вечером она попрощалась с дочерьми, ничего не чувствуя в душе, кроме сожаления и печали, когда целовала их холодные розовые щечки. Королева не знала этих детей, рожденных ее утробой. Близость с ними у нее была во время вынашивания, но, когда перерезали пуповину, она уже не участвовала в их жизни. По всей вероятности, они больше никогда не увидятся.

Королева в последний раз посмотрела на своих детей, стараясь сохранить всю картину в памяти, поскольку понимала, что придется прожить с этим до конца дней, а потом повернулась и присоединилась к свите, готовой покинуть Париж, взяв курс на Пуату.

На третий день пути Алиенора и Людовик заночевали в замке Божанси, в девяноста милях от Парижа и ста десяти от Пуатье. Сидя рядом в парадном одеянии за ужином, накрытом хозяином замка, Эдом де Сюлли, они представляли единое целое – королевскую чету Франции, и тем не менее между ними зияла широкая пропасть, отнюдь не заполненная покоем. Оба отчаянно стремились избавиться друг от друга, но их все еще связывал закон. Людовик считал Алиенору виновной в том, что Бог наказал их, не дав сына: она несла грех, а он расплачивался. Он жевал в суровом молчании и отвечал, если к нему обращались, односложными фразами.

Алиенора тоже молчала, изо всех сил сохраняя терпение. Каждый день приближал ее к свободе от этой пародии на брак, но в то же время развод сулил свои проблемы. Поднеся кубок к губам, она заметила, что через зал к ним пробирается гонец, и тут же встревожилась, поскольку только очень важная новость могла прервать трапезу подобным образом. Гонец снял шапку, опустился на колено и протянул запечатанное послание, которое принял распорядитель и передал Людовику.

– Из Анжу, – сказал Людовик, распечатывая письмо. Прочитав несколько строк, он помрачнел. – Жоффруа Красивый умер, – сообщил он и, передав послание Алиеноре, начал расспрашивать гонца.

Алиенора ознакомилась с посланием, продиктованным Генрихом в очень любезном тоне, но без единой подробности. Гонец передал суть случившегося: Жоффруа заболел по дороге домой, после того как выкупался в Луаре, и его предполагалось похоронить в соборе Ле-Ман.

– Не могу поверить, – покачала головой Алиенора. – Я знаю, что ему нездоровилось в Париже, но никак не думала, что болезнь окажется смертельной. – Глубокая скорбь охватила ее душу, глаза наполнились слезами. Они с Жоффруа были соперниками, но в то же время и союзниками. Ей нравилось тягаться с ним в остроумии, она наслаждалась его восхищением. Ей доставлял удовольствие их флирт, к тому же он был так красив – глаз не отвести. – Мир обеднеет с его уходом, – произнесла королева, вытирая глаза. – Да упокоит Господь его душу.